«Gaudeamus» - Страница 5

Онуфрий (восторгаясь). Вот нос, Сережа!

Кочетов. А как узнать, кто молчит: храбрый или трус? Трусы-то тоже не разговорчивы.

Стамескин. По действиям.

Козлов. Вы уничтожаете поэзию борьбы, Стамескин, вы красоту отнимаете у нее.

Стамескин (смеется слегка в нос). Нет. Я даю ей новые, простые и строгие одежды. Вместо лохмотьев из музыки и дрянных стихов я облекаю ее в грозные доспехи грозного молчания. Ах, господа: молчание — вот песнь восставшего.

Дина. Браво!

Многие присоединяются к ее возгласу.

Веселые голоса.

— Что, брат Гринюша, поджал хвост?

— Врет не врет, а послушать интересно. Молодец, Стамескин.

— Попробуй, убеди такого, — его и Шаляпин не проберет.

— Безумству храбрых поем мы песню. Вот так песня!

— Нет. Хорошо. Молодец, Стамескин!

Блохин. Ну, а дома… петь можно?

Онуфрий. Тебе, Сережа, и дома не советую. Пой, брат, молчанием — у тебя это здорово выходит. Тогда ты — страшен.

Смех. Смеется добродушно и Стамескин.

Стамескин (как бы припомнив). Я забыл сказать: вот есть еще влюбленные — так те всегда могут петь.

Смех.

Костик. А про земляка-то и забыли. Надо же кончить, господа.

Дина. Тише!..

Входит Старый Студент.

Ст. студент (здороваясь). Простите, Дина, несколько запоздал. Не мог отказать себе в удовольствии дослушать до конца «Травиату».

Дина. Здравствуйте, Петр Кузьмич. Ну вот, позвольте познакомить — это мои товарищи-стародубовцы. Тут не все: нас в землячестве много, тридцать пять человек. Стамескин… Константин Иванович, наш председатель… Ну, да потом сами разберетесь, а то все равно сразу всех не упомните. Это Онучина. Чаю хотите? Сейчас будет горячий чай.

Ст. студент. Сердечно благодарю, с удовольствием выпью стакан. Как у вас весело! Я уже из прихожей услышал ваш молодой и веселый смех.

Онуфрий. Да, ничего себе. За твое здоровье, Сережа.

Несколько секунд неловкого молчания.

Ст. студент. Я не помешал вам, господа?

Козлов. Нет, нисколько. Подвинься-ка, Костик, я тут присяду. Ты чем мажешь сапоги: смальцем или дегтем, отчего они у тебя так воняют?

Костик. Касторовым, брат, маслом.

Лиля. Скажите, пожалуйста: это не вы были третьего дня на «Фаусте»?

Ст. студент. Да, я. Я вас тоже видел: вы были с какой-то черноволосой девушкой, с подругой, вероятно?

Лиля. Да, с Верочкой! (Оживляясь.) А скажите, как вы достали билет? Мы с Верочкой целую ночь дежурили — да и то, едва-едва, на самом кончике захватили. Ужасно трудно доставать, когда поет Шаляпин.

Ст. студент. Я также дежурил целую ночь.

Лиля. И… не простудились?

Ст. студент (улыбаясь). Почему же я должен был простудиться?

Лиля (смущаясь). Нет, я так… погода была очень плохая…

Дина. Вы так любите театр, Петр Кузьмич?

Ст. студент. Да, очень люблю. (Ко всем.) Я провел двадцать лет в такой глуши, где ничего не знают о театре, и даже заезжие труппы при мне ни разу не бывали. Но по газетам я следил за репертуаром и всегда знал, что ставится в Большом театре… Я очень любил оперу…

Дина. И как же вам показалось?

Ст. студент (улыбаясь, тихо). Не знаю. В первый раз я очень волновался и плохо видел. Но было очень хорошо.

Лиля. Ах, Боже мой, неужели целых двадцать лет — а мне и всего только девятнадцать.

Козлов. Четырнадцать.

Петровский. Одиннадцать.

Блохин. Д-десять.

Смеются, но тотчас же становится неловко. Старый Студент, все также тихо улыбаясь, обводит всех добрыми, немножко влюбленными глазами.

Лиля. Что — самим неловко стало? Вот видите, они всегда так, они и над вами завтра станут смеяться. Вам сколько лет, сорок восемь?

Ст. студент. Нет, сорок семь.

Лиля. Ну, вот видите. А они завтра начнут врать, что вам восемьдесят… сто.

Петровский. Сто двадцать.

Блохин. Т-тысячу четыреста.

Опять слегка неловкое молчание.

Дина. Александр Александрович, узнайте, пожалуйста, как там насчет чаю. Сейчас будет горячий чай, Петр Кузьмич.

Ст. студент. Нет, мне только сорок семь лет, но и это, конечно, очень много. Правда, поседел я очень рано, в нашем роду все очень рано седели, но это все равно: мне сорок семь лет. И на вашем месте, господа, я также, пожалуй, не удержался бы от смеха: ведь, действительно, немного смешно, когда такой… седой человек носит форму студента, платье юности, расцвета жизни и сил. Иногда я себе напоминаю старуху в белом подвенечном платье, с цветами флер-доранжа в седых волосах.

Дина. Вы преувеличиваете, Петр Кузьмич, мне кажется, что вы даже немного рисуетесь. У вас совсем молодое лицо.

Ст. студент (весело). Да я и не чувствую себя старым — нисколько! Я говорю только о внешности, о том, что ежедневно докладывает мне мое маленькое, но жестокое зеркальце.

Костик. Это ничего, скоро привыкнете. Вот нашему Онуфрию — вот этому — на днях пятьдесят стукнет, а видите, цветет, как крапива под забором.

Онуфрий. Жалкая клевета, зловонная, как его сапоги. Истина в том, что нынешнею осенью я поступил на филологический, и мне ровно девятнадцать лет. Через три-четыре года, сколько выдержит мой характер, я поступлю на естественный, и мне будет ровно девятнадцать. Если же принять в расчет, что кроме упомянутых факультетов существуют еще…

Козлов. Этакое кругосветное плавание по факультетам.

Петровский. Обратите внимание, товарищ: перед вами образованнейшая личность.